Глава 9. Молитва в депо

22 марта, предрассветные часы

Центральный цех депо был похож на металлический собор. Высокие потолки, заржавевшие фермы, уходящие в темноту, и призрачные очертания списанных тепловозов, застывших на вечной стоянке. Воздух был густым от запаха мазута, окисленного металла и чего-то ещё… ладана. Слабый, но устойчивый аромат витал в пространстве, словно богослужение уже началось.

Юн двигалась бесшумно, как тень, её кроссовки на платформе не издавали ни звука. Я следовала за ней, стараясь дышать тише. Она жестом показала на одну из кабин тепловоза. Там, в глубине, мерцал тусклый свет фонарика.

— Он там, — её шёпот был едва слышен. — Готовит ловушку. «Нити святого Петра».

Она достала свой планшет. На экране была схема цеха, и я увидела, как крошечная точка, обозначающая её мышонка-фамильяра, бесшумно скользила по вентиляции прямо над тепловозом.

— Чирик сделает разведку, — пояснила она, и в её голосе прозвучала тревожная нота, которую я раньше не слышала. Она заботилась о нём. Этот маленький летун был для неё не просто инструментом.

Мышонок исчез в вентиляционной решётке над кабиной. Юн прищурилась, глядя на экран, принимая видеопоток с его камеры.

И тут всё пошло наперекосяк.

На экране что-то блеснуло. Не просто металл, а яркие, почти ослепительные вспышки. Серебряные нити, натянутые по всему периметру кабины, образуя сложную, смертоносную паутину.

— Ловушка! — вскрикнула Юн. — Чирик, назад!

Но было поздно. На экране всё завертелось, послышался испуганный писк, а затем связь прервалась. Экран погас.

— НЕТ! — её крик эхом разнёсся по цеху.

Из кабины тепловоза вышел он. Пастор. Маттео Риччи. В своей чёрной сутане с белым воротничком, с мягкой, почти доброй улыбкой на лице. В одной руке он держал маленькое, бездыханное тельце летучей мыши. Во второй — длинные серебряные чётки, которые слабо светились в полумраке.

— Мир вам, заблудшие овечки, — его голос был тёплым и бархатистым. — Я чувствовал ваше присутствие. И вашего… маленького шпиона. Жаль. У Бога для него не было уготовано места в этом мире.

Он разжал пальцы, и тельце мышки упало на бетонный пол с тихим шлёпком.

Юн застыла. Она смотрела на маленькое бездыханное тело, и, казалось, всё внутри неё переломилось. Её плечи затряслись, но не от слёз. От немой, всепоглощающей ярости. Она медленно подняла голову, и из-под чёлки на Пастора уставился взгляд, полный чистой, неразбавленной ненависти.

— Ты… ты… — её голос сорвался, она не могла вымолвить ни слова.

— Я исполняю волю Господа, дитя моё, — спокойно сказал Пастор, его улыбка не дрогнула. — Очищаю мир от скверны. И сегодня ваши души обретут покой.

Он сделал шаг вперёд, и его чётки зазвенели, издавая тихий, напевный гул. Звук, от которого у меня заныли зубы и по коже побежали мурашки.

Юн не двигалась. Она стояла, как вкопанная, парализованная горем и яростью. Я поняла, что действовать должна я.

Я метнулась в сторону, пытаясь отвлечь его. Мои движения были ещё неуклюжими, но скорость… скорость была новой. Я оказалась рядом с ним быстрее, чем ожидала, и рванулась, чтобы выбить чётки из его рук.

Но Пастор был опытным бойцом. Он не отступил. Наоборот, он сделал шаг навстречу, и его свободная рука с силой ударила меня в грудь. Что-то твёрдое и холодное — скорее всего, серебряный крест, спрятанный в его ладони — впилось мне в плоть чуть ниже ключицы.

Боль была ослепительной. Не просто физической. Она была выжигающей, ядовитой. Я вскрикнула и отлетела назад, ударившись спиной о колесо тепловоза. Из раны повалил дымок, и я почувствовала, как серебро травит меня изнутри.

— Арина! — крикнула Юн, и мой крик, кажется, вывел её из ступора.

Она рванулась вперёд, не смотря на чётки. Её движения были слепыми, яростными. Она не думала о тактике, только о мести. Пастор парировал её атаку с лёгкостью, его чётки, словно живые, обвили её руку. Раздался шипящий звук, и Юн с криком отдернула ладонь, на коже остался красный, дымящийся рубец.

— Ваша ярость лишь подтверждает вашу природу, — с сожалением произнёс Пастор, заставляя её отступать под градом ударов светящихся нитей. — Вы — дикие звери. И зверей нужно усмирять.

Он замахнулся для решающего удара, целиясь в сердце Юн. Она была слишком потрясена, чтобы уклониться.

И в этот момент я увидела её лицо. Не ярость. Не ненависть. А полную, абсолютную пустоту. Потерю. Она смотрела через плечо Пастора на маленькое тельце своего фамильяра. И в её глазах не было ничего. Она сломалась. Окончательно и бесповоротно.

«НЕТ!» — закричало что-то во мне.

Я не думала. Я действовала на инстинкте. Оттолкнувшись от колеса, я изо всех сил толкнула Пастора в спину.

Удар пришёлся неожиданно для него. Он пошатнулся, сделав шаг вперёд… прямо на пути маневрового тепловоза, который, неслышно подкатив сзади по соседнему пути, начал медленное, неотвратимое движение.

Он обернулся ко мне, и его улыбка наконец исчезла. В его глазах мелькнуло не понимание, а… досада. Досада профессионала, допустившего глупую ошибку.

— О… — он только успел издать этот короткий звук.

Глухой, кошмарный хруст наполнил цех. Тёплое и липкое брызнуло на моё лицо. Тепловоз, не останавливаясь, продолжил свой путь, оставляя за собой на рельсах ужасную, бесформенную массу, размазанную по шпалам.

Я стояла, не в силах пошевелиться, вся в крови Пастора. Боль в груди была огненной, но я почти не чувствовала её. Я смотрела на Юн.

Она не смотрела на то, что осталось от Пастора. Она не смотрела на меня. Она медленно, как лунатик, подошла к своему мёртвому фамильяру, опустилась на колени и подняла его крошечное тельце. Она прижала его к щеке, и из её горла вырвался беззвучный, надрывный стон. Потом она просто сидела на холодном бетоне, качаясь из стороны в сторону, с пустым взглядом, уставившись в никуда.

Она вышла из этой битвы без единой серьёзной физической раны. Но то, что он сделал с ней… было хуже любой раны. Он отнял у неё последнее, что связывало её с этим миром. Последнее крошечное, хрупкое существо, которое она любила.

И я понимала, что мы потеряли Юн. Возможно, навсегда.